Сохранить в формате fb2 | Содержание
На Кавказе
Я на Кавказе, рано поутру,
Гор белых лица видел на ветру.
И не было тогда такого дня,
Чтоб их краса не трогала меня.
Но в жизни белизну и синеву
Сменил на степь, где ныне я живу,
Где дней моих сегодняшних метель
Кружит воспоминаний карусель...
О, сердце, ты еще всё там, в горах,
Где сладок был невольный страх,
Когда Эльбрус насупится, когда
Гремит на склонах камень и вода.
С тобой, Эльбрус, я был наедине,
Ты до сих пор являешься во сне,
И сердце бьется в этот миг сильней,
И синь степная надо мной — синей!
Родная земля
Когда вдали я от тебя тоскую
В краю далеком и земле чужой.
В степи ковыльной сердцем я ликую,
Мне дорог образ близкий и родной.
Зовут меня желтеющие нивы
И Дона-батюшки весенние разливы,
Его могучая речная гладь
И горделивая казачья стать.
Земля родная славных песнопений
И дум людских, борений и утрат,
Тебе желаю светлых озарений,
Люблю тебя — и повторю стократ.
Весна зовет в дорогу
Весна зовет в дорогу,
Весна зовет в дорогу,
А сердце, словно колокол в груди.
Присядем у порога,
Присядем ненамного
Сегодня нам с тобою по пути.
Да.. нам с тобой сегодня по пути.
Ведь каждому не ново,
Что где-то под Ростовом
Просторы рек и синева озер.
Клокочет в дымке море,
Встают по курсу горы,
Звездою загорается костер.
Да... жарче загорается костер.
Порою нас качало,
Как судно у причала,
В снастях призывно ветер завывал.
И так всегда бывало,
Что первый шаг — начало,
А песня — Продолжение начал.
Грустить, мой друг не надо,
Всегда перед парадом
Играет сбор неведомый трубач.
Прислушайся: он рядом —
Мы встретимся, ребята,
А место встречи — Северный, Сурб-хач!..
Да... место встречи — Северный, Сурб-хач.
Луна плеснется в луже.
Нам голову закружит
Бродяга-ночь аккордами стихов
Мы соберемся тут же
В гитарном всеоружье
И будем петь до третьих петухов
Да... будем петь до третьих петухов.
Дон мой, Дон
Встает над Доном алая заря,
Туман клубится розовато-синий.
И мимо дома деда Щукаря
К реке выходит с ведрами Аксинья.
Пастух побудку стаду заиграл.
Пропел петух на хуторе спросонок,
По большаку куда-то проскакал.
Лукавый конопатый Нахаленок.
Дон мой, Дон,
Былинный Тихий Дон
Волной студеной омывает Вешки,
Я в эту землю издавна влюблен
Хоть первый раз судьбой сюда заброшен.
Ты вслушайся в тревожный плеск волны,
Умой лицо алмазною росою,
И вдруг поймешь: Россия — это мы, мы!
И все, что окружает нас с тобою.
Маршруты куда хочешь выбирай,
Зовет и манит нас попутный ветер,
но милый сердцу шолоховский край,
Пожалуй, нам дороже всех на свете.
Дон мой, Дон,
Былинный Тихий Дон
Волной студеной омывает Вешки,
Я в эту землю издавна влюблен
Хоть первый раз судьбой сюда заброшен.
Мезмай — Париж
Далеко на запад от Мезмая,
В сонном царстве черепичных крыш,
В беспросветном блуде прозябает
Захудалый городок Париж.
Старомоден, словно день вчерашний,
Каждый здесь пижон и Дон-Жуан,
Глупые, как Эйфелева башня,
Респектабельные буржуа.
Недоступно им мужское братство,
Нет у них российской прямоты.
Два наперстка хряпнут и гордятся,
Что уже с Вселенною «на ты».
Выдал бы я им промежду прочим
Вашим коньяком клопов травить
Но мусью по нашему не очень —
Не с кем на троих сообразить.
А мамзели кофе попивают,
Не доить, не сеять, не пахать...
Наши все «Тройным» благоухают,
А они «Шанелью» номер пять.
Их проблемы секса не тревожат,
Древнее познали ремесло
Наши все на Зыкину похожи,
Каждая из них — Мурлин Мурло.
Изнывают твари от безделья,
Что им Мирозданье? — Трын-трава!
Им чихать на все, а я с похмелья,
И трещит, как тыква, голова.
Если б даже очень попросили,
Честь свою я б там не запятнал.
Все у них не так, как здесь в России —
Я их в телевизоре видал.
Там ни перестроек, ни инфляций,
В общем-то, забытый богом рай.
Я б, пожалуй, в глушь ту перебрался,
Если б отпустил меня Мезмай.
Когда росой исходят травы
Когда росой исходят травы,
Когда роняют лист дубравы,
Когда сменяет лето осень,
Когда тебя никто не просит,
Когда тебе никто не верит,
Когда беда стучится в двери,
Когда не друг, а просто сволочь,
Когда ты вдруг не спишь за полночь,
Когда в туманах звезды гаснут,
Когда считаешь, что напрасно,
Когда зовешь и нет ответа...
Тогда ответь. зачем все это?.
Я — раб реинкарнации, изгой,
Я — камень у дороги, Каин, Ной,
Во мне миров дремучая обида...
Я наблюдал с ухмылкой на устах,
Как канула в пучину Атлантида,
Как распинали на кресте Христа!..
Я словно зек, тяну за сроком срок,
Как Вечный Жид спешу поспеть за веком,
Чтоб до конца свой вызубрить урок,
Не сгинуть и остаться человеком.
Познал любовь, предательство, измену,
О прошлом не скорблю и не жалею...
Во мне печаль и горести Вселенной,
На мне грехи и муки Прометея.
Экологическая
Береговым братьям
Пират, девиз запомни наш:
Пусть с виду мы грозны и грубы,
Когда идешь на абордаж,
Не забывай почистить зубы.
Пират, не дрейфь, смотри вперед,
держи штурвал рукою верной.
Веселый Роджерс ветер рвет,
И над волной струится пена.
Растаял берег голубой,
Зато легенда стала былью...
Свободной чайкой за кормой
Твоя судьба макает крылья.
Когда тебе не повезло,
И тонет судно от пробоин,
Ты всем врагам своим назло
Не суетись и будь спокоен.
Когда откажут тормоза,
Душа горит и сердце плачет,
Пират, очнись, протри глаза
И посмотри на мир иначе.
Вокруг такая благодать,
Здесь все тобой живет и дышит...
Люби природу — твою мать!
Не позволяй поехать крыше.
Ода дому
Откуда взялся он? Не знаю.
Гадать и спорить не берусь.
Он врос корнями над Мезмаем,
Все ждал, когда я заявлюсь.
Нет, не дворец. И срублен грубо...
Кому плевать, а мне здесь жить.
Его построили из дуба,
Забыв фундамент заложить.
Как бомж, прокуренный до крыши
Не только мною и тобой,
Наш дом живой, он даже дышет,
И выдыхает дым трубой.
Бывает тесен и просторен —
Приют людей, собак, котов..
В минуты радости и горя
Он всех вобрать в себя готов.
Его обмыть? Не хватит литра
для пассажиров и друзей!..
Мой дом — мозаика, палитра,
Жилье, столовая, музей...
Как кубатуру в нем измерить?..
Здесь уйма снов и масса тем!
В мой дом всегда открыты двери...
Но без меня он глух и нем.
Признание
В минуты горького похмелья,
От любопытства и безделья,
Я на Парнас нахрапом влез.
Нет, я не Пушкин, я — Дантес!
Нам жизнь дана (пусть Бог простит),
Чтоб прожигать ее красиво.
Везувием душа горит,
А Муза, стерва, жаждет пива.
Но только лишь портвейн «Агдам»
Поддержит в нас пожар вселенский...
И я тогда как Вознесенский,
Ахматова и Мандельштам.
Пусть Гумилева здесь не знают,
Волошин — не авторитет..
От Темнолесской до Мезмая —
Я самый признанный поэт.
От Казбека до Эльбруса
От Казбека до Эльбруса, вопреки крутым ветрам,
С рюкзаком и ледорубом бродит гномик по горам.
Так бывает в грустной сказке — в бесконечности дорог
Без напарника по связке, без напарника по связке,
Без напарника по связке каждый в жизни одинок.
Одному бывает туго вознестись на перевал.
Нет товарища, нет друга, потому что гномик мал.
Одному в горах не спится, тяжко, горестно в пути,
Он в палатку постучится, он в палатку постучится,
Он в палатку постучится, (тук-тук-тук), постесняется войти.
И, услышав звук тревожный, как царапанье об лёд,
Вы подвиньтесь осторожно, может всё-таки войдёт.
Вы налейте кружку чаю, поделитесь сухарём —
Так всегда друзей встречают,
Так всегда друзей встречают,
Так всегда друзей встречают,
Будь-то гном или не гном.
Море и горы
1.
Цыганка дорогу пророчит,
Автобус штурмуется с боем.
И прутся туристы от Сочи,
Где все полыхает зноем
Где пляжи тесны на диво,
Где шлюхам и в мини жарко,
Где пахнет прокисшим пивом
Море у аквапарка.
Здесь в полдень застой и квелость,
Прогноз не под чукчу скроен,
В заливе вода прогрелась
Как молоко парное.
Море — огромная лужа.
Но лоху в разгар сезона,
На блюдце подносят тут же
Массу аттракционов.
Пусть Хоста не Капакабана,
Примерно за эту же цену,
Парят в вышине парапланы,
Да скутер срезает пену.
Всем тем, кто ни разу здесь не был
По нраву простор акваторий...
Икары возносятся е небо
И сверху блюют на море.
Внизу по бортам лагуны,
Наперекор дорогам,
Кнехтами древней шхуны
Горы пологи ноги
Там, в размышлении здравом,
Выброшенный на берег
Бродит пират с удавом
В поисках лишних денег.
Нрав у змеюки приличный
Что ей бананов грозди?
Лишь аромат шашлычный
Жадно щекочет ноздри.
Боже, отстань соблазны!
Разве здесь до застолий?
Плавятся пальмы в миазмах,
Чахнут на асфальте магнолии.
У входов в крутые отели
Тусуются постоянно
Вчерашние топ-модели
Сегодняшние путаны.
Извечная драма в лицах
Вера не чувствует меры:
Как бы ни ошибиться,
Выхватить миллионера?
В барах, как раньше в «зоне»,
О самых делах престижных
Толкуют «воры в законе»
И русские нувориши.
Амбиций не счесть имперских,
Мордовороты — штатские
А здравницы — министерские,
А хижины — депутатские...
Но если вдруг рылом не вышел —
Утром встречаешь зори
Пол полотняной крышей
Кемпинга — лепрозория.
Давятся дыркой от бублика,
Морем халявным (и прочее..)
Преразношерстная публика,
Служащие и рабочие.
Кормить мошкару в Сургуте
Уж лучше на юге маятся...
И от меня не убудет,
Если здесь всем понравится.
О вкусах не стану спорить.
Что толку в пустых разборках?.
Я видел другое море,
Я знаю другие горы.
2.
Банальное: труд, отвага
Слова эти часто слышал.
Но что? Я простой салага,
Я в море впервые вышел,
А шторм закатил под вечер
Норд-ост расфуфырил сопли
Мы шли всем ветрам навстречу
С Одессы на Севастополь.
Стихия игралась яхтой,
Природа на грани бунта.
Собачей досталась вахта
На траверзе Трапезунда.
Мотали слепые мили.
С кормы ни хрена не видно,..
До коликов разобидно,
Когда маяк проскочили.
С досады движок захлебнулся
И стаксель рвануло в клочья
Я понял: наш мир замкнулся,
Врубился, что здесь не Сочи.
Тревога закралась в сердце,
А шторму никак неймется.
Плевал я на берег турецкий!
На свой бы не напороться.
Зловещая тень «Титаника»
Шальною волной прикрылась.
Какая там, к черту, паника!
Все проще у нас случилось
Сказал командор бывалый:
— На ветер держи! Иначе..
Отправил меня к штурвалу,
И молча полез на мачту.
И в шквалистом том надрыве
Секунды казались веком
Я, может, себя впервые
Почувствовал человеком.
Копилась в крови усталость,
И жизнь вся, как песня «ретро»
Пока не наполнил парус
Всевышний соленым ветром.
Хлестали нас ливни с градом,
Швыряло нас шквалом к скалам.
А боцман — отборным матом,
А буря — девятым валом!
И в том идиотском танце
Нам Грига играли снасти
Мы часто меняли галсы,
Зубами ловили счастье.
Рассудок отметил здраво,
Что риск не всегда беспечность...
Маяк наш остался справа,
А прямо по курсу — вечность.
Фортуна не терпят люфта —
В кромешном сплошном тумане
Мы нагло прорвались в бухту,
Выдержав испытание.
Не бога и не атланты,
Но все ж, согласитесь, здорово,
Когда есть одна команда
От юнги до кома
Типичная предыстория,
Похлеще потом случалось.
Запало мне в душу море,
Которое запоминалось.
3.
Есть камень у клуба «Планета» —
Гранитная черная стела...
То памятник сильным и смелым,
Ребятам, которых нету
Сегодня у нас перекличка —
В молчаньи суровом застыли.
Сверкают под солнцам таблички
Регалий, имен и фамилий.
А лица пытаются слиться
В одно, как речные разливы...
И хочется им повиниться:
— Простите за то, что мы живы.
Похвастаться, в общем-то, нечем,
Порою живем усредненно...
Но твердо, без фальши отмечу:
Мы помним Вас всех поименно.
Нам жизнь, как разведка боем,
Как сводки трагедий куцые. —
Осипов, Слесов, Джиоев —
Это пик Революции.
Казалось, мудрее стали,
Когда накатили беды...
А Афанасьев Алик
Остался на пике Победы.
Чуть позже, в разгаре лета,
С рассветом ушли в туман
Гайдучек и Грибоедов,
Рудик и Галаган.
Кощунство стенать: «Мол, без толку»!
В норе и с как рак.
А Саша Сафронов — Гестола,
А Зуб Софруджу — Аршак.
Вам выпало в связках первыми
Вгрызаться в отвесную стенку
Я чую страховку верную
Виктора Шелестенко.
И где одному опасно,
С Вами — наверняка!
Я помню улыбку ясную
Вовы Михалдыка.
Жизнь Ваша, как рябь морская —
Ярка, коротка, пестра.
Но песни о Вас слагает
Парень у костра.
Наш век поспешает, тает,
А годы гуськом бегут
Как мне Вас не хватает,
Дабы закончить маршрут.
Я знаю, чем пахнут гвоздики.
Их море — зимою и летом..
Как будто меня пригвоздило
Табличкой на клубе «Планета».
Сурком не шарахаюсь в норы,
Я там, где тропа обрывается. —
Запали мне на сердце горы,
Которые не забываются.
Хребты, ледники и долины,
Суровый Памир и Кавказ..
Не мы покоряем вершины —
Они покоряют нас.
Молитва
Господи, кого здесь не бывало?!.
Наглых, жадных, сдвинутых, блатных,
Тормозящих, интеллектуалов,
Розовых, зеленых, голубых,
Толстокожих и легкоранимых,
Сильных, слабых, умных, дураков,
Чудаков, знакомых и любимых,
Преданных до гроба и врагов.
Вундеркиндов, гениев, баранов,
Гансов, Ивановых, Зильберманов,
Кришнаитов, мусульман, буддистов
Православных, квакеров, баптистов,
Тех, кто ищет истину в вине,
Алкашей, туристов, альпинистов,
Новых русских, парапланеристов,
Бардов, неформалов, толкинистов,
Панков, анархистов, коммунистов...
Господи, за что такое мне?!.
Как-нибудь, до окончанья века
Потерплю, чтобы с нуля начать...
Господи, пошли мне человека
С кем бы можно просто помолчать...
Ради жизни
Я помню, мы в войну играли.
Была весна и был апрель.
А там, за тридевять земель,
Отцы чуть-чуть не доживали.
Сирени клейкие листочки
В окно стучатся,
Писем нет...
На завтрак жмыха два кусочка,
Осьмушка хлеба на обед.
У бабушки опухли ноги,
Украдкой мама слёзы льёт,
Страдает, мучается, ждёт...
Сквозь все военные тревоги
Надеется: придёт, придёт...
И он пришёл,
Как отзвук боя
Звенят медали, ордена,
А у соседей тишина
И горе, жгучее, немое...
Вот так закончилась война.
Кому-то щедрая победа,
Кому-то надолго беда.
Земля теплом сердец согрета.
Так почему-же надо ждать?
Зачем и кто придумал это —
Стрелять, сражаться, убивать?
Мальчишки вновь в войну играют,
Но ради жизни на земле
Пусть никого не убивают
На этой, как её, — войне.
Меряем шагами шар земной
Говорят, что скучно на планете —
Не о чем мечтать и тосковать,
Говорят, все песни перепеты,
Остаётся только подпевать.
Говорят, все истины избиты,
Словно обветшавший трафарет,
Все материки давно открыты
И на карте белых пятен нет.
Далеко идти к заветной цели,
Да и цель мелка и путь тернист,
Стороной все грозы отгремели.
Барабан умолк, уснул горнист.
А потом весь мир перекроила
Равнодушья желчная игла,
Говорят, романтику убила
Сплетня, просто так, из-за угла.
Только верить этому — измена,
Мы хотим, да будет так всегда:
Пусть пульсирует по нашим венам
Вовсе не болотная вода.
К чёрту все пустые разговоры!
Скептики жалеют нас, а зря...
Там вдали клубятся наши горы,
Наши шхуны бороздят моря.
Нам опять в лицо дожди косые,
Стужа, ветер и палящий зной.
Мы, сердца сверяя по России,
Меряем шагами шар земной.
Святое дело
Волной морскою годы наплывают
Напомнят внукам сыновья твои,
Как плавились снега на перевале
И лёд горел у скал Кара-Каи.
Дожди свинцовые, нещадные, косые,
Кромешный ад, зловещий минный вой...
А позади не море, а Россия,
А может не Россия — шар земной.
Он рядом, там, внизу, за поворотом,
А эти пусть попробуют, пройдут...
И ты в снегу, в аду, у пулемёта,
В упор её расстреливал — войну.
Во что бы мы не верили, но свято
Запомнит каждый, кем бы он не был:
Святое дело — ремесло солдата,
Который много лет назад когда-то
Отчизну сердцем от врага прикрыл.
Дот у дороги
Сорок с лишним зим и весен,
Сорок с лишним листопадов.
Сорок с лишним лет минуло
С той поры…
Затянуло перегноем все воронки от снарядов
И травой густой окопы поросли.
Отступили, позабылись все военные тревоги,
Где-то иволга пугливая поет…
Поезда стучат по стыкам.
Отвечает чутким эхом
У проселочной дороги старый дот.
Было время грозовое,
Облака над сизым полем.
То не тучи, а пожарищ горький дым.
Ливни смертные, косые,
А за дотом вся Россия, —
Дот поставлен у дороги часовым.
Вся земля казалась адом,
Бронированной армадой
Надвигалась неуемная гроза.
Рвался враг на Дон и к Волге,
У солдата век недолгий…
Он остался здесь, у дота, навсегда.
А ведь что, казалось, проще —
Мимо дота, мимо рощи
Убегает вдаль дорога на закат.
Поезда проходят мимо,
А от дота до Берлина,
Словно руки, версты долгие лежат.
Над планетой солнце светит.
Беззаботный майский ветер
Встрепенулся на секунду и затих…
Сколько их запало в сердце
Безымянных, неизвестных,
Павших сверстников — ровесников твоих.
Мы идем сквозь дальний гул орудий.
Повторяя путь своих отцов.
Чтоб навечно сохранили люди
Имена сражавшихся бойцов.
Здравствуйте, здравствуйте, Фанские горы
Мы на глобусе место отметим,
Проведем от Ростова черту
И отправимся в звездное небо
Догонять голубую мечту.
Нам любые сюрпризы знакомы, —
Исторический этот момент,
Мы оставили зонтики дома,
А в Ташкенте совсем не Ташкент.
Мы готовы к любым испытаниям.
Но ведет нас судьба просто так,
В географии наши познанья
Упираются в город Джизак.
Мы по тропам размытым плутаем
И по лужам косматым бредем...
Тех, кто старше, зовем ворчунами,
Остальных болтунами зовем.
Здравствуйте,
здравствуйте, Фанские горы —
Мекка отважных людей.
Солнце плескается в славных озерах
И не бывает дождей...
Последняя вершина
Муссон разрывает внизу облака,
Прошел ураган по долинам,
И сердце неистовым стуком крюка
Последнюю чует вершину.
Прошу тебя, сердце, у нас впереди
Крутые, как к звездам, дороги...
Но каждый мой шаг отдается в груди,
Свинцом наливаются ноги,
Багровое солнце над миром встает,
Памирское небо над нами.
Я в жизни не бился,как рыба, об лёд
И мерил ее не годами.
Не радуйся смерти, слепая стена,
Я шел с головою поднятой...
За песней веселой, за чаркой вина
Меня вспоминайте, ребята.
Пусть кто-то промолвит, что умер я зря,
Но главное жил я недаром.
Лежит под ногами большая земля,
На каждом шагу — перевалы.
Не чувствовать запах далеких степей,
Не видеть донские закаты,
Не стало меня, но дорогой моей
Идут альпинистов отряды.
Не стало меня, но дорогой моей
Идут молодые ребята.
Не могу без этого
Груз мой — это твои тревоги,
Груз мой — эта твоя печаль,
Ты ревнуешь меня к дорогам,
Но не рвёшься со мною в даль.
Ты не знаешь моих рассветов,
Песен тех, что звучат у костра,
Ты не видела сосен одетых,
Как в фату, в голубые ветра.
Без тебя одиноко, не скрою,
Но от этой грусти в пути
Наливаешься силой земною,
Беспредельной силой любви.
Тучи, ветры, дожди, туманы —
Не увидеть вплотную лица.
И ложатся меридианы
Продолженьем дорог без конца.
Нам вдвоём бы шагать по свету,
Боль разлуки в сердцах не тая,
Знаешь, я не могу без этого —
Без мечты, без дорог, без тебя.
Груз мой — это твои тревоги,
Груз мой — эта твоя печаль,
Не ревнуй ты меня к дорогам,
Отправляйся со мною вдаль.
Дороги
Что гонит нас в трудное завтра?
Не каждый, пожалуй, поймёт...
Снега на вершинах — не сахар,
Походные будни — не мёд.
Романтика? Правильно, верно...
Впервые ступил на маршрут,
Познаешь романтики цену
Сквозь тяжкий неистовый труд.
А может, рассветы, закаты,
Да песен нехитрый мотив
Не хочешь, не можешь, а надо
К намеченной цели дойти.
А где-то за кромкою лета,
В багряный осенней листве
Встречает, встречает «Планета»
Бродячих своих сыновей.
И жуткое это мгновение —
Вдруг лето перелистав,
Мы вздрогнем в недоуменье,
Кого-то не досчитав...
Суровая времени мерка,
Достаточно, хватит, конец.
Ведь каждая злая проверка
На сердце — горячий рубец.
Пора закругляться, но это
Уже нам не по плечу...
Приходит мальчишка в «Планету»:
Возьмите, я в горы хочу.
Всю зиму нам дома не спится,
И только весна настаёт,
Мы, как перелётные птицы
Готовимся в новый поход.
Мы все принимаем тревоги,
От ветра не прячем лица...
Да здравствуют наши дороги,
Которым не будет конца!
Казбекская
Друг мой, грустить не надо, сплином хандру не лечат,
Слушай, начни сначала стартовый свой разбег.
На Девдаракском плато вьюга легла на плечи
И бесшабашным шквалом нас проверял Казбек.
Вспомни, как утром рано, снег серебрил палатку,
С нами отчаясь спорить, прочь отступала мгла.
А над горой багряной, исподтишка, украдкой
Ветер взъерошил зори и распахнул крыла.
Сын мой, когда обманет ветреная дорога
Или метелью снежной запорошит следы
Ты не блуждай в тумане, ты пережди немного
Вера, Любовь, Надежда выручат из беды.
Одиночество
Чуть теплились сердца в пресловутые годы застоя,
Мерный шелест цитат не давал временами вздремнуть.
И послав всё подальше, махнув на прощание рукою,
Мы стремились от фальши уйти убежать сквозануть.
Обгоняла в пути неподвластное лозунгам эхо,
Расстилался туманом костров ненавязчивый дым,
Тривиальный мотив — это века тревожная веха,
Это молодость наша свои заметает следы.
Среди снежных громад становилось на сердце теплее,
Лишь глухой камнепад намекал безо всяких прикрас,
Что в торжище людском каждый слыл, как комета Галлея
Бессловесным творцом, пилигримом космических трасс.
Одинокое облако в ультрамариновой тоге,
Одинокая башня с прищуром базальтовых век,
Одинокий могильник, как столб верстовой у дороги
И полпред суматохи, кривая судьбы — человек.
Сиротливый ручей, расплескавшись о серые скалы,
Молча вниз упадал, чтоб в полёте себя растерять.
Мы стремились за той, за звездой что ведёт к перевалу,
Чтоб по ней по свою жизнь без казённых цитат выверять.
Заблудившийся лайнер по небу барашки рисует
Если бы было возможно годам предъявить автостоп.
Мы искали мечту, что вот так же славно рискует
Затеряться в горах в лабиринте нехоженных троп.
Одиночеством хвастаться в век наш не очень этично.
Как найти нам себя в круговерти истраченных дней?
Привыкать к одиночеству стало до боли обычно,
Отвыкать от него? Отвыкать — несомненно трудней.
Россия
1.
Где размытые солнцем дороги,
За околицей, у реки —
Ярко-рыжие недотроги,
Удивительные жарки.
Куст ольховый, лесок осиновый
И звенящая синяя даль…
Видно это и есть Россия —
Моя гордость, любовь, печаль.
И становится думам тесно,
Может рвусь я куда-то зря?
Может здесь у села безвестного
Поселилась судьба моя?
Мне дождаться хотелось многого,
Жаль что время рекой течёт.
Нескончаемая дорога
Намагнитила и влечёт.
Наплывают дожди, туманы
Продолжением всех тревог.
Вновь ложатся меридианы
Путеводной звездой у ног.
Пыль дорожная хлещет градом,
Облака плывут по реке.
Вдруг я понял — Россия рядом,
Я ношу её в рюкзаке!
1984.
2.
Нет, ей богу, я не изменился,
Изменилась ты, Святая Русь!
Было время, я тобой гордился,
А теперь, прости меня, стыжусь.
Видит Бог, невыносимо больно
Зреть из фундуклеевой глуши,
Как ты стала вдруг краеугольным
Камнем преткновения души.
Неужели в этом все повинны? —
То что накопили — не храним.
Чувствуешь себя не то что сыном —
Распоследним пасынком твоим.
От чего так поздно мы проснулись?
Мать честная! Где же раньше были?
Крикуны давно переметнулись.
Молчуны не там заговорили.
Кто урвал — те с дирижером хором
Дифирамбы славные поют.
Воры, проститутки, сутенёры
По кускам тебя распродают.
Век живёшь и недопонимаешь
В гуще человечьей пустоты,
Как же ты нас терпишь и прощаешь,
Выродков, что с Родиной на ты?
И теперь ещё слова простые,
Чтобы не прибавить не отнять
Умыкну от всех тебя, Россия,
Только как мне всю тебя объять?
1999.
Апокалипсис
Я в мир шагнул, а дождь как врежет,
Пиджак до ниточки промок,
Бичи-атланты небо держат
И молят — подсоби, браток!
Как разохочусь до работы,
Я всё на свете сокрушу!
Жаль, недосуг, — к тебе спешу,
Ишачьте сами, Дон-Кихоты!
Асфальт стихией упоён,
Апрельский ветер зверем кружит,
Причём здесь дождь, какие лужи
Когда я счастлив и влюблён?
В тебя, как в Библию смотрюсь
И всё пытаюсь однозначно
В талмудах призрачно-прозрачных
Исследовать слепую грусть.
Стремлюсь как прежде утонуть
В зрачках из ветхого завета
Ищу ответ, но нет ответа —
Прошедшего не возвернуть!
И всё что раньше с нами было
За здравие за упокой
Не поминает голос твой,
Твоя душа давно остыла.
И ты, уставившись в окно,
Надежду гасишь в воскресенье.
Там за окном не дождь весенний
Там за окном темным-темно.
Нам поздно начинать сначала —
Вздыхаешь ты, нахмурив лоб
Бюро прогнозов умолчало,
Что на земле почти потоп.
Былое нынче не тревожит
И, отдавая дань судьбе,
Мы все спасаемся как можем.
Но только каждый по себе.
Колесо
Какой-то кретин изобрёл колесо
И вышла круглая потеха.
Он «эврика» крикнул, воскликнул «нашёл»!
Всё тронулась вдруг и поехало.
Колотит о камни, швыряет на мель,
По кругу гоняет, как мячик.
Я сдуру втемяшелся в ту карусель,
Меня не учили иначе…
И лихом судьба доставала не раз,
Хорошего было немало…
Меня не учили копить про запас,
Гореть и любить в пол-накала.
Я сам не учился, врубаясь в припев,
По хору настраивать струны,
Плестись по нахоженной кем-то тропе,
Трепаться с высокой трибуны.
Вершины все взяты, окончен поход,
Пора возвращаться обратно,
А жизнь прокрутилась и я уж не тот —
Колёса попались квадратные!
Жизнь моя пока ещё не вечер...
Милая, как грустно на планете
Поутру из пепла восставать.
Неужели песни перепеты
И осталось только подпевать?
Неужели истины избиты,
Словно обветшавший трафарет?
Все материки давно открыты
И на карте белых пятен нет?
Смысл какой идти к заветной цели,
Когда цель мелка и путь тернист?
Стороной угрозы отгремели.
Барабан умолк и пьян горнист.
А с похмелья мир перекроила
Равнодушия желчная игла,
Невзначай романтику убила
Сплетня, просто так, из-за угла.
Только верить этому — измена!
Боль моя, да будет так всегда!
Пусть струится по бродяжьим венам
Кровь, а не болотная вода.
К дьяволу пустые разговоры!
Скептики жалеют нас, а зря…
Там вдали клубятся наши горы,
Наши шхуны бороздят моря.
Лёгким бризом сковывает плечи
Загулявший колдовской туман...
Жизнь моя пока ещё не вечер,
Ты мой парус — я твой капитан!
Горная душа
Может стало традицией бренной
Забывать верность горной души
Может жизнь стала серой и тленной —
Вместо сердца — одни барыши!?
Нет, ещё хочется в лужице чистой,
Что ледник, как слузу, нам сберёг,
Из снежинок — шершавых, лучистых
Утолить жажду жизни даёт!
Нет, не старятся Горные души:
Та вода в наших венах течёт,
Как и нам, нашим детям и внукам
Много сил, да и мыслей даёт.
Нет, не могут состариться Горные души!
Просто жизнь их быстрее идёт,
А ещё: голос гор, (только сердце послушай!)
До сих пор, как всегда, на вершины зовёт!
1999
Отца и мать благодарю
Отца и мать благодарю за гены:
Мне путешествовать дано.
Я с этим даром, что на уровне Вселенной,
Куда хотите «прорублю окно»!
Саяны, 1970 г.
Настроение
Каждый раз мне на вершине
Руки хочется расправить
И, как белый снег лавины,
Гору позади себя оставить.
И парил бы над хребтами,
Поднимаясь выше, выше...
Скалы трогал бы глазами,
Грохот ледопадов слыша.
Опустился бы к речке быстрой,
Напился воды холодной,
На морене каменистой
Я глотнул бы воздух горный...
И поднялся снова ввысь,
Вызов ползающим бросив:
«Ты попробуй, поднимись,
Когда тебя никто не просит!»
Сквозь туман нам лагерь видно,
Путь назад — и Бог не знает.
Ну а мне? А мне — обидно:
Меньше гор нас ожидает.
Кавказ, 1986 г.
Жизнь для меня, как первопрохождение
Я лет пять не был близок с горами:
Бремя жизни перепрыгнуть не могу,
Но как часто длинными ночами
Я к горам лечу, бегу, иду.
Представляю красочно и зримо
Как при встрече кланяюсь горам
Как извилистой тропинкой красивой
Поднимаюсь к скалам, снегу, ледникам.
Вдали Эльбрус покрытый шапкой — облаками,
Над Чатыном, Шхельдой — красивейшая Ужба,
Накра и Донгуз, обнявшись снежными руками,
Нежно смотрят на меня издалека.
Пик Щуровского, стеною обрываясь,
Память будоражит, охлаждая пыл,
Восхожденья вспоминаю, улыбаясь:
Эти стены я с друзьями проходил.
Я понимаю жизнь, как первопрохожденье:
Борьба, победы радость, поиск и печали.
И нет во мне ни капельки сомненья,
Что горы мне нужны, пусть даже и бессонными ночами.
Ростов-на-Дону, 2002 г.
Ледорубу
Мой молчаливый надёжный друг.
Тебе — всё до одной строки.
Зову тебя не «ледоруб»,
А продолжением руки.
Ты извини, клювастый брат,
Что в обращении с тобой,
Я о тебе вспоминал лишь тогда,
Когда рисковал головой!
Знаешь, мне как-то не по себе:
Вспоминаю ошибки свои.
Ведь отношения мои к тебе
Были не как ко мне твои.
Часто случалось, что жизнь моя
Была лишь в твоих руках
И зависело всё от тебя одного —
Насколько ты друг или враг.
У нас с тобою и цель одна.
Она ведь всегда на виду:
Ты горы любишь, а я без низх
Наверное, не проживу.
Памир, июль 1979 г.
Скальный крюк
Меня все бьют, куда-то сунув, выбивают.
Поверьте, жизнь моя — не жизнь, а только стук!
Причём, чем больше бьют, а все того желают,
Тем я надёжней, крепче и верней, как друг!
Тянь-Шань, 1978 г.
Рюкзак
Я ставлю ногу, весь сжимаюсь...
И сомневаюсь в правоте:
Рюкзак огромнейший мешает
Мне лезть по этой вот скале!
Идя на марше, проклинаю
Всю тяжесть, лямки рюкзака...
А на привале улыбаюсь,
Съедая банку молока.
Когда холодную ночёвку
Рюкзак помог мне скоротать
То мне, мой друг-рюкзак, неловко
Плохое о тебе сказать.
И вот уже выяснилось быстро,
Что я люблю тебя, рюкзак!
А что не марше говорилось —
Так, это просто, я ... чудак!
Меня согрел ты и палаткой
И спичкой, и костром в пути.
Ах, как, ребята, нам приятно
Носить такие рюкзаки!
Я ставлю ногу, весь сжимаюсь...
Опять сомненья в правоте.
Опять мой друг-рюкзак мешает
Мне лезть уж по другой скале!
Тянь-Шань, июль 1978 г.
Перевал «Тот»
Саше Сафронову, Володе Грибоедову
Странно жизнь устороена когда-то,
Помните, ребята, шестьдесят второй?
Подошли ко мне, не помню дату,
Скромненько так, тихо, не гурьбой.
И с тех пор как будто бы цепями —
Зримыми, незримыми, судьба
Провела нас тропами, снегами,
Как всегда, по жизни провела.
Перевал, нависший ледопадом,
Наш бивак казался пятачком,
Саша и Володя стали рядом,
«Евс! Название его о чём?»
Я ответил, что австрийцы
Перевал «Тот» обозвали «Смерть!»
И ещё «Пойдём иль возвратимся?»
А они — «Не возвратимся, нет!»
И с тех пор немало перевалов
И вершин нам удалось пройти.
Просто слово жидкое «усталость»
Не встречалось нам на жизненном пути!
Жизнь, она, действительно, прекрасна!
Сомневаться в этом не дано.
Но ведь мы б рискнули ею, ясно
Если бы под другом вдруг раскрылось
Ледниковой трещины окно!
Всесоюзные сборы, Центральный Кавказ, 1968 год
Комментарий специалиста по топонимике:
«Тот» по-балкарски — ржавчина. Такое название дано местными жителями потому, что темно-рыжие скалы здесь действительно похожи на ржавчину.
Созвучие с немецким «Tod» случайно.
А может попробовать...
Склоняя голову уже седую
Люблю единство близких и друзей.
Но я мечту лелею неземную:
Вернуться в горы поскорей.
Разум, опыт и мудрость жизни,
Всё кричит: «Остановись!»
Только сердце и лишь сердце
Иль молчит иль говорит.
Что нельзя не видеть снега,
Что нельзя без льда и скал,
Что всё это, как ни бегай,
Ты ничем не заменял.
И, что стоя на вершине,
Перевале и скале
Есть возможность быть мужчиной
На горах и на земле.
2002
Кишкет. Зима
Знаешь, Саня,
жизнь прошла —
утром встанешь,
ни шиша:
нет ни хлеба,
ни картошки,
где бы, где бы
взять хоть крошку,
хоть сухарь заплесневелый? ...
Шаришь, шаришь —
все поели.
Знаешь, Саня, —
жизнь собачья.
Утром встанешь
мыши скачут:
по столам,
по одеялу —
на полу им места мало!
Ну скажи ты мне — откуда
здесь, в Кишкете
это чудо,
твари эти?
Помнишь, Саня,
было дело —
утром встанешь в кухню смело,
там колбасы и сосиски,
помидоры и котлеты,
там мослов навалом в миске –
хочешь то, а хочешь это
выбираешь.
Помнишь, Саня,
дело было...
Как Оксана нас дразнила
красотой и смехом звонким.
Где ты, милая девчонка,
где ты, милая Оксана?
Никогда не перестанем
вспоминать с тобой то время...
Помнишь, Саня,
как в томленьи
ждешь свиданья,
и в волненьи
мысли бродят непрестанно,
но приходит миг желанный,
дева входит
с чудным станом,
с взглядом ласковым и томным,
словно море, небо словно...
И в горячем нетерпеньи
платье
ты с нее срываешь,
и в безжалостных объятьях
все на свете забываешь.
Вупоеньи мчится время...
А потом, опустошенный,
отрешенный,
растворенный в нежном счастье,
в тихой ласке,
затихаешь,
чтобы снова
бурной страстью
загореться —
и не знаешь
ты конца приливам нежным
этой радости безбрежной,
этой жизни безмятежной.
А сейчас, ты знаешь, Саня,
угрюм встанешь,
завтрак сваришь,
и работа, и работа..
И конца не видно что-то.
Знаешь, Саня;
надоело:
утром встанешь —
и за дело.
Надо, надо постараться,
надо, надо торопиться,
диссертацией проклятой
перед светом похвалиться,
а зачем — и сам не знаешь,
и кропаешь, и кропаешь,
только ночью в сновиденьях
ту девчонку вспоминаешь...
Бледной тенью в подсознанье,
есть еще в душе желанья,
шевелится еще что-то...
Нет, не все у нас убила
распроклятая работа
Знаешь, Саня,
утром встанешь —
все на свете проклинаешь,
знаешь — где-то жизнь иная,
жизнь совсем не та, что наша,
и обетов где не зная,
люди пьют из полной чаши.
Знаешь, Саня,
утром встанешь,
только в стенку
взгляд упрется —
полуголая шатенка
над тобой с нее смеётся.
Знаешь, Саня,
как тоскливо
тогда станет.
Ничего, перезимуем,
перемелем,
перебьемся
в заточении унылом,
и когда-нибудь вернемся
мы к друзьям и девам милым!
Ветераны
Исчезли в городах давно руины,
войны прошедшей грозной тени,
а на полях исчезла паутина траншей,
окопов, рвов и заграждений.
Давно поднялись рощи и сады
там, где когда-то все в огне пылало,
и лагерей кровавые следы,
и боль утрат в себя земля впитала.
Все заросло, все залечило время,
и вроде не было совсем войны когда-то,
но только до сих пор все тянут бремя войны —
войну прошедшие солдаты.
Но только годы им уже не скроют
отметин от рубцов и шрамов рваных,
но только ноют, временами, ноют,
ноют зарубцевавшиеся раны.
Но только он один об этом знает, —
как словно по стеклу —
железом,
когда он утром каждым одевает — протезы.
Но только до сих пор перед глазами
в последний раз увиденное небо,
а после — темнота, годами,
в заботах о куске насущном хлеба.
Не требуют ни славы, ни участья,
ни орденов, ни громких восхвалений –
для ветеранов нет превыше счастья, чем мир
грядущих поколений!
За этот мир
ложились под снаряды,
и за него так дорого платили,
для ветеранов большего не надо, —
чтобы в согласьи люди в мире жили,
свободной чтоб была земля родная,
чтоб тихие туманы на рассвете,
чтоб пар полей и чтобы песни мая,
и чтоб не знали горя наши дети.
В.А. Смирнову
Юнцом зеленым с восхищеньем,
глядя на горные вершины,
мечтал о гордых восхожденьях
в уютной зелени долины.
Но он сказал:
«Пора настала!»
и показал
пути начало.
Мы шли дорогой
каменистой
и как ногой
мне становиться,
и как за выступ лучше браться,
он говорил, чтоб не сорваться
и к цели чтоб быстрей добраться.
За шагом шаг, и с каждым шагом
все тверже поступь становилась,
уменья набирал, отваги
и мышцы наливались силой.
Я шел за ним наверх по склону,
мы споро шли — без остановки.
Но вот, — обидой как-то тронут,
я отцепил его веревку.
Потом я шел уже с другими
и сам искал свою дорогу,
и жил идеями своими,
но только, все равно, немного
мне жаль, — не все залечит время, —
я свой порыв не соизмерил –
всегда в долгу мы перед теми,
кто первый как-то в нас, поверил!
А про себя, я точно знаю,
веду я вечный спор в двух лицах –
с ним каждый шаг соизмеряю, чтоб утвердиться...
Кишкет. Метель
Дул бы ветер, но не выл.
Вот тогда бы вот
Ни за чтоб я не простыл,
То есть, наоборот,
Выл бы ветер, но не дул,
Вот тогда бы да,
Я спокойно бы заснул
(Снова не туда).
Дул бы лучше, но не выл
Он с такою силой -
Замороченный, забыл,
Чтобы тогда было.
Только гак не может быть
Просто никогда -
Чтобы дуть и чтоб не выть,
То-то и беда!
Выл проклятый, он и дул,
Черт его дери!
И с тоскою я тянул
Охнари...
Мы шли упрямо
Валерию Шматкову
Мы шли упрямо к заветной цели,
но скалы ночью обледенели,
проклятый ветер намел карнизы и
нам команда: «Спускаться!» снизу.
Мы шли упрямо к заветной цели,
мы прюдирались назло метелям.
Мы шли упрямо, осталось маю –
стена последняя осталась,
но голос строгий хрипит из рации:
«Всем! возвращаться, всем возвращаться!».
А цель вот — рядом, вершина видна,
и возвращаться до слез обидно.
Мы просим день, чтоб дело вышло,
но нас не слышат, нас не слышат!
Сказал отчаянный Серега:
«Послушай, шеф, ведь здесь немного,
совсем немного, смотри как близко,
давай мы сходим, черт с ней, с запиской!
Ведь нас не слышат, и мы могли бы.
Пошли, победу загребли бы!»
Но просипел наш шеф угрюмый;
«Эх, друг Серега, ты подумай, встань выше своего тщеславья –
и понимаешь ты, что прав я.
Я знаю, можете переть
вы все в любую круговерть.
Рискнули б мы –
сам черт нам брат,
но просят снизу идти назад.
Случилось что-то в эту ночь, кому-то мы должны помочь.
Цель близка, только все равно
дойти теперь нам не дано.
Не унывайте, дорогие, —
мы не дошли —
дойдут другие!
Не нам сегодня быть в героях,
но главное, что мы откроем тем,
что достигли, путь к вершине.
Теперь собралися и двинем».
Странные люди
Люди и горы — спор бесконечный, жестокий,
суровый, в котором беспечность дорого стоит.
В горах, где в сини голубой живут улары,
беда случилася с тобою в кулуаре.
Всего один неверный шаг, одно мгновенье,
лишь только шаг один не так — и вот — паденье.
И страшная спустилась ночь в бреду тревожном,
и отказалися помочь, те, кому должно...
И уж казалось бесполезным сопротивленье,
а смерть нависла над тобою черной тенью.
Но отдали друзья тебе все силы,
и смерть в безжалостной борьбе той отступила.
А в сбросах льда крутыхк тебе добрались люди.
Грузин отважных и простых ты не забудешь!
И снова в сини голубой издалека
клубятся над тобою облака.
И снова ты пойдешь дорогой сложной,
но только станешь чуть немного осторожней.
Пускай твердят тебе кругом: «Зачем все это?» —
Мы знаем — ждет Караугом в тумане где-то!
Странные люди — что им не сидится?
Всегда они будут куда-то стремиться.
Зачем, — непонятно, — где трудно и сложно,
где белые пятна, и невозможно их разуверить.
Нине Овсянниковой
Ты такая хрупкая, нежная –
что тебе горы эти
эти вершины снежные, —
игра со смертью.
Тебе б на курорты модные,
чтоб южное солнце ласкало, —
ты выбрала ночи холодные
на ледяных скалах,
Ты выбрала труд непомерный
в борьбе с природой суровой,
и только товарищ верный –
тебе опорой.
Мужчины и те на пределе
идут, здесь слабый не сможет,
пройдут только сильный и смелый –
и ты тоже!
Ты такая хрупкая, нежная
и рисковать не стоит,
но только душа мятежная
не ищет покоя.
Расставание с Безингийской стеной
Посеребрило горы
дыханием зимы,
а это значит – скоро
должны спуститься мы,
должны с тобой проститься
мы, гордая стена, и будешь ты нам сниться
в тревожных снах…
Непройденные скалы
и незабитый крюк,
свинцовая усталость
закоченевших рук,
что пережить досталось
на гребне том,
где, как в аду, смешалось
все кругом.
Упорно защищалась
гора – и нечем крыть,
и лишь одно осталось
нам отступить…
Не унывай дружище,
и в следующий раз
пусть хоть один из тыщи
мы не упустим шанс, —
когда к тебе вернемся,
свирепый исполин,
и опять схлестнемся
один мы на один…
На перевале
Посвящается курсантам Сухумского противодесантного училища, которые в сентябре 1942 года в числе первых встретили врага на перевалах Главного Кавказского хребта в районах Марухи и Наура.
В прозрачной дымке, на закате
Ущелье подо мной открылось.
(За каждым камнем там когда-то
Смерть таилась).
Бегут ручьи в прозрачной дали
По склонам вышитым лугами.
(Когда-то те луга топтали
Коваными сапогами).
Покой торжественный в нас будит
Восторги – красотой долины.
(Кргда-то там стонали люди
И выли мины).
Туман клубится белой ватой
За пиком гордым и седым.
(Клубился взрывами когда-то
Там черный дым).
Вот, отливая синевою,
Ледник течет в распадке гор.
(Боец лежит готовый к бою
В нем до сих пор).
Когда-то здесь парнишка юный,
Походом долгим утомленный,
Задумчиво перебирал, — не струны, —
Патроны.
Когда засыпанный пургою
На этом мрачном гребне
Ждал первый в жизни своей бой
И бой — последний.
Мы помним о солдатах давних,
Что были здесь когда-то.
О парнях, что остались в камнях,
Исполнив долг солдата.
Мы все, парнишка юный, помним –
И мужиство, и волю,
И так же, как и ты, исполним,
Что будет нам на долю.
Размышления на вершине
Там где-то страсти кипят,
идут бесконечные споры,
и молчаливо стоят
над всем этим горы.
Проходит за веком век,
сменяются поколенья,
но жизнь твоя, человек,
для них – мгновенье.
Что ревность твоя и любовь,
страсти твои и стремленья,
в битвах жестоких пролитая кровь –
все –
мгновенье.
Мудрость седых вершин –
вечность в тебе,
и все же
нежная зелень долин
мне дороже.
Мне ближе простые, беспечные
радости и желания,
чем это вечное созерцание.
Бурная жизнь человечья…
Холодная
вечная
вечность…
Товарищу по связке
Вячеславу Сойеру
Я знаю,
если вдруг на ледяной стене
я сделаю неверное движенье,
Ты в пропасть мрачную не дашь свалиться мне –
рискуя сам, затормозишь скольженье.
Я знаю,
если вдруг метели круговерть
застигнет нас вдали от дома,
ты мерзнуть будешь и лишения терпеть,
но спальник свой отдашь другому.
Я знаю,
если вдруг ко мне придет беда,
с бедой своей один я не останусь –
за дверью у тебя найду приют всегда
и залечу там ноющую рану.
Я знаю,
если вдруг нам в суматохе дней,
в упряжке общей станет туго,
ты выберешь себе работу потрудней,
чтоб облегчить заботы друга.
Я знаю,
если вдруг ты позовешь меня,
без всяких лишних слов ты просто скажешь:
«Надо» –
хоть поздней ночью, хоть в разгаре дня
я буду
рядом.
Туман
В плену у белой пелены
сидим в своих палатках,
бездействием утомлены,
и ждем – должно ж когда-то
туман проклятый разогнать,
освободить простор,
тогда смогли бы мы прорвать
кольцо суровых гор.
Идти нельзя – на снежном склоне
свирепый исполин
скопил заряд тысячетонный
стремительных лавин,
а мы букашки перед ним –
здесь он над всеми правит –
он пальцем шевельнет одним
и нас сомнет, раздавит.
Во мраке белой пелены
совсем исчезли тени –
ни звезд, ни солнца, ни луны,
и нет движенья, —
где верх? Где низ? Что здесь? Что там? –
Все скрыла пелена,
и только сниться стала нам
прозрачная страна.
В плену у белой пелены
сидим, как в клетке птица,
и ждать погды мы должны,
должны мы подчиниться,
в плену у белой пелены
надежду не теряем,
в бреду голодном видим сны
и сухари считаем.
В плену у белой пелены
из белого тумана,
в объятьях белой целины
все призрачно и странно,
у белой пелены в плену
мучительно решать
дилемму ту же все одну –
идти нам или ждать?
В плену у белой пелены…
Хороший парень он, однако...
Хороший парень он, однако,
он парень — хоть куда,
но за тебя не лезет в драку
так просто ни-ко-гда
(зачем?)
Он скромно будет в стороне
за дракой наблюдать,
так в стороне оно верней,
не про-га-дать
(и слыть хорошим всем…)
Нет, разбирать не станет он,
прав ты или не прав,
есть у него другой закон,
и есть и-ной ус-тав
(Иуды)
Он просто подождет немного,
так, словно и не знал,
ну, а потом подставит
ногу тому, кто проиграл —
(тот знать не будет)
(не водит дел напрасно)
Хороший парень он, однако,
приятней, чем иной,
но если уж случится драка, —
не встань к нему спиной —
(опасно!)
В.А. Смирнову в день юбилея
Диалог
Был долог и нелегок путь
Среди высоких гор,
Когда ж присели отдохнуть,
Вдруг разгорелся спор.
Один сказал: «Неплохо шли,
Не зря промчались годы,
Мы много ценного нашли
Среди пустой породы!»
Второй угрюмо возразил:
«Не сделал, что хотел,
Порою не хватало сил
И много не успел!»
А первый снова: «Что с того,
Бывает так всегда —
Не переделаешь всего,
Что хочешь никогда!
И даже больше — если вдруг
Успел все завершить,
То это значит — кончен круг
И можно уходить!»
«Я не о том, — бубнит второй, —
К чему лукавить нам,
Мы много сделали с тобой
Не то, не так, не там!
Сам оглянись и посуди,
Что удалюсь, что нет
И что осталось позади
С Мечтами юных лет!»
«Ну, скажешь, юные мечты, —
Туг первый возразил, —
На самом деле помнишь ты,
Чем раньше дорожил?»
Второй: «Вот то-то и оно –
В текучке, в суете,
Красивые давным — давно
Забыл порывы те!
А мог, — вполне хватило б сил, —
Зайти, куда хотел,
Когда бы вот не отложил
Мечту в текучке дел.
А мог, — когда бы продолжал
Лезть на вершину в лоб.
А мог, — когда бы не искал
Десятки новых троп.
Ты покорил немало гор,
Ты знаменит давно,
Силен ты, что за разговор.
Немногим так дано!
Но счет к себе совсем иной
Сам предъявляю я –
Пока сверкает целиной
Та самая — моя!»
«Есть, знаешь, истина одна,
В нее я верю свято:
Вершина новая видна
С уже вершины взятой.
И наш еще не кончен счет,
И нам пора идти.
Я не дойду — другой дойдет
По моему пути!
Ты оглянись — и там, и тут
В тумане голоса,
По тропам тем уже идут.
Когда же я не сам
На гору эту поднимусь,
То есть резон иной —
Поднимутся другие пусть,
Те, что идут за мной!»
«Скажи, а вдруг опередят,
Нарушив четкий строй?»
Ответил первый: «Буду рад!»,
Но промолчал второй.
«А если на твою вершину
И не твоей тропой?»
«Ну, что ж, я им веревку кину!»,
Но промолчал второй.
«А если кто-то занемог
И выбился из сил?»
«Я помогал им всем, чем мог».
«А всем?» — другой спросил.
«Я вот еще хотел о чем...»
«Нет, хватит, за работу!»
Остался каждый при своем
И прав был каждый в чем-то.
В горах случился диалог
С самим собою странный.
Но только подводить итог
Еще, пожалуй, рано!
«Ну, хорошо, а кто судья
Над нами всеми?»
«Себе, — ответил первый, — я!»
Второй ответил: «Время!»
Вот так вот, вечно обреченный
Нести сомнений крест, —
его несёт ученый!
Вторая седмица похода
Вёсла прогнулись… — Зацеп!
Кат встал, и… — ни вправо, ни влево…
Нас в бочке молотит… Струй гнев
Рвёт раму на части умело…
Но парни крепки, только пульс
Сто сорок ударов в минуту…,
Упёрлись, набычились… Курс
На вал, что в потоке редутом…
Отдали корму… Полу-вальс…
И… снова зацеп…, до икоты…
Река не сдаётся, мнёт нас.
Не чувствуем рук от работы…
Мучительно рвёмся вперёд…
Вода отпустила… Свобода!!!
— На чалку…, за камень… На ход!
Плесни, Браток
Плесни, Браток, мне в кружку «горькой»,
Не чтоб залить…, а чтоб принять,
Принять всю боль… и жить… достойно,
И… на судьбину не пенять…
Плесни, Браток…, не в одолженье,
А просто, поделись теплом,
Чтобы душа, верша служенье,
Не покрывала жизнь ледком…
Плесни, Браток, чайку покрепче,
Да дай вприкуску сахарок,
Чтоб стало сердцу малость легче,
Чтоб… подождал ещё звонок…
Вертушка села...
Вертушка села… Камни, камни…,
Меж ними – ручейки воды.
Стоит жара. Болотин ямы
Окаймлены желтьём травы…
Сгружаем каты и снарягу.
«Прощай наш винтокрылый друг,
Нам по реке, тебе на базу:
Рисуешь свой прощальный круг…»
Дым костерка… Поставлен лагерь…
Кружится в танце мошкара.
Закат кровит. Заложен стапель…
На небе звёзды… Тишина…
Кругом тайга…, простор Саянский,
Вот только в речке нет воды…
Надеемся на дождь, чтоб капнул,
И уровень поднялся бы…
Хотя, прогноз не утешает,
Что небушко слезу прольёт.
Видать судьба нас проверяет
На вшивость… и за вшивость бьёт…
Оставляют отметины реки...
Оставляют прижимы засосы
На моих спасжилете и теле.
Умывают полянок лик росы,
Где палаток крыла шелестели…
Память с чувством читает страницы,
На которых товарищей взгляды,
И… водица гривастая снится,
Руша душу в порогов каскады…
Оставляют отметины реки
Сединой на просторах познанья,
Но… рассвет поднимает вновь веки,
Чтоб глаза созерцали мечтанья…
Открываются новые дали.
Просыпаются старые чувства…
Не важны ни призы, ни медали,
Жизнь прожить в мире красок – искусство…
Я повенчан с бурлящей водой...
Я повенчан с бурлящей водой,
С белым снегом и с песнею гор.
Мой удел единенье с рекой
И объятья стихий…, вот мой чёлн…
Я повязан с ветрами дорог,
С говорком и с дымком костерка.
Трогал я нервом боли порог,
И прочувствовал — дружба крепка…
Я изведал, как пахнет злом страх,
Как он лижет душевный оскал
И… развеял сомнений весь прах
По просторам меж жизненных скал…
Я вкушаю рождение дня,
Послевкусье смакуя вовсю,
Улыбаюсь слезинкам дождя
И о прожитых днях не грущу…
Кавказ
Кавказ… Ветрами дышат горы,
Роняя слёзы с ледников
И пряча трещин их узоры
В папахах белых облаков…
Щетинятся зубами гребни…
Разломами бегут ручьи,
Сплетаясь в рек ревущих дебри,
К которым… все же… есть ключи…
И хоть… замки… порой ржавеют,
Гримасой страха озверев,
А скалы… горечью болеют,
Встречая пенящийся гнев,
Поток, зажатый берегами,
Призывно манит целиной,
Чем будит чувств волну цунами
У вечных странников… весной…
Слушаю песню Реки...
Слушаю песню Реки,
Трогая взглядом порог.
Рядом стоят Мужики…,
Молча, читают поток,
Пашут его целину
Плугом раздумий и грёз.
Кружат их мысли в плену
Скованных чувствами поз…
«Бочки», валы… Крутизна!
Рёв ключевого «котла»…
Крохотных брызг пелена…
Самооценка нутра…
Я говорю: «Нам пора…
Фото… Страховка и связь…»
Сплав — не с судьбою игра,
Жизни-дороги матчасть…
Стихия гор
Высока стихия гор:
Перевалы и вершины.
Всё, куда ни бросишь взор, —
Матери–Земли морщины.
Ледники текут меж скал,
Умываясь слёз капелью,
Пряча в трещинах оскал
Под густой, бездонной темью.
Бродит эхо меж седин
Плотных, сумрачных туманов,
В лабиринте плеч и спин
Гордых пиков-великанов…
Глубока стихия гор,
Тем, кто дремлет в мире пресном.
Выставлен хребтов дозор
На пути познанья... грешном...
Запах дорог
Ноздри щекочет запах дорог,
Лижет аккорд гитарный,
Треплет сознанье, словно листок,
В путь, зазывая дальний…
Он навевает слог о горах…,
О перевальных кручах…,
О перекатах…, о вечерах…
И о щеках колючих…,
Манит в объятья души, сердца,
И будоражит мысли…
Запах дорог — посыл от Творца,
Чтобы мозги не скисли…
Чем пахнет Водица весенней Реки...
Чем пахнет Водица весенней Реки,
Текущей к туманной улыбке рассвета?,...
Слезинками снега, увядшего где-то…,
Романтикой жизни бродяжьей строки…
Энергией пахнет, лохматя порог,
Водица Реки в половодья потоке,
Ворочая камни в судьбины протоке,
Искристостью мысли стучится в висок…
Чем пахнет Вода, что бурливо зовёт
Надеть спасжилет… и, погладив гидрашку,
Открыть свою Душу ветрам нараспашку,
Ловя с наслажденьем паденье и взлёт…
Желанием пахнет «большая» Вода…,
Желанием жить…, никогда не сдаваться
И, вниз восходя, страстью волн восхищаться,
С собой эту страсть, унося в города…
Река
Подруга моя, Река,
Я снова пришёл к тебе,
Ведь я говорил: — Пока!
Ты — стержень в моей судьбе.
Повенчаны мы с тобой
Под небом кавказских гор.
Была ты совсем другой.
Ты, я и ночной костёр.
Я слушал, как ты басишь,
Ворочаясь меж камней,
Тихонько журчишь и спишь...
Прошло много-много дней.
Повенчаны мы с тобой,
Повенчаны на века.
Пускай ты зовёшь на бой,
Но наша любовь – крепка!
Чадят дрова
Горит душа — не изнутри, снаружи,
И плавится, и плавится, как лёд.
Внутри — полнейший, страшный гололёд.
Снаружи — март: ручьи, ручьи и лужи.
Текут слова — не строчками, потоком.
Они смывают вспененность мозгов,
Чем тормозят неверный ход шагов,
Который может, может выйти боком.
Чадят дрова — на них стекает горе.
Оплаченные полностью долги
Выстреливают вспышками лузги.
Шумит прибоем жизненное море...
Памирское небо
Ожерелье памирского тракта
И артерии мутной воды
Манят, словно магнит артефакта,
В многоликую бездну мечты,
В край, где звёздное, чёрное небо
Обнимает пушистые сны,
Где душа, будто зёрнышко хлеба
Прорастает на ниве весны,
Чувства где, как цветы расцветают,
Крепнут, ставя сердца на крыло,
Льды сомнений безропотно тают,
Потому, что их время прошло...
Обнимает памирское небо,
Души грея своей глубиной,
Раскрывает глаза тем, кто слепо
Вторит краскам гитарной струной...
Вода
Бог, гениален в сотвореньи,
Им создана была Вода.
Она — старенье в обновленьи.
Основа плоти..., и — беда...
Она безбрежна в малой капле,
Но – ограничена в морях,
Клубится паром в страсти вопле,
Снегами дремлет на полях...
Вода — статист и информатор,
Старатель, демон и суфлёр,
Паломник, зодчий и оратор,
И совершеннейший актёр...
Живёт стихия вне столетий,
Струится, замыкая круг
От Веры, до неверья плетей,
В висках рождая крови стук...
Поёт река
Поёт река потоком белой,
Лохмато-вспененной воды,
Сюда приходят только с ВЕРОЙ,
Река не любит ерунды...
Река не любит недомолвок
И недосказанности чувств,
Не терпит хитростных уловок
В ревущей сутолоке буйств...
Заливисто цыганским хором
Тревожа мысли по ночам,
Река зовёт, зовёт мажором,
Рождая музыку в очах...
Тянь-Шань
Ели и туманы,
Лёгкий стук дождя
Лечат сердца раны,
Мыслями гудя.
Прочь, гоня обиды,
Сны текут рекой,
Открывая виды
На души покой.
Звёзды пролетают
Искрами в ночи,
В сердце зажигают
Фитилёк свечи.
Лечат звёзды раны
Жизненных прорех,
Разогнав туманы
Меж сознанья стрех...
Открытие сезона
Снега немного, и — камни,
Щетинится ими склон.
Лыжи зовут, пора мне!
Сегодня открыт сезон!
Пусть не наша погода —
Ещё не кружит зима.
Гонит нас вверх природа,
Сводя и снося с ума.
Скрежетом стонут канты,
Собою меря вираж.
Воют сознания ванты,
Поймав на горе кураж.
Дома нас ждут заботы,
Жена, квартиры бардак,
Здесь же — смак до икоты,
И это – совсем не пустяк.
Над бездной
Сижу у самого обрыва,
Внизу раскинулся Мезмай.
Клубятся тучи молчаливо
Над головой, — ну что ж, пускай.
Один я, нет со мною друга,
Попутчика или жены.
Но в нищих странствованьях духа
Они, пожалуй, не нужны.
Не то, что видится глазами,
Я вижу с этой высоты:
Мой дух как бы на кромке замер
Над бездной зла и суеты.
Все эти пихты, сосны, буки
Стоят здесь многие века,
И снизу к ним взлетают звуки,
Которые струит река.
Все эти пропасти, каньоны,
Скалистые края крутизн
Смотрели и во время оно
На человеческую жизнь.
Сменились сотни поколений...
Но так же вертит колесо
Единственный на свете гений,
Придумавший вот это все:
И то, что я поверю в чудо, —
Сизифов камень невесом, —
И то, что я сидеть здесь буду
И размышлять об этом всем.
Когда тебя опять окликнут горы
Когда тебя опять окликнут горы,
подставь плечо усталому хребту,
и глаз твоих коснется свет, который
здесь до тебя срывался в пустоту.
Над пропастями прочно стой, смогли же
под ноги бросить скалы эту твердь!
И будет жизнь тебе родней и ближе,
и проще и понятней станет смерть.
На перевале
Немолчная мелодия высот,
их чистота и аромат их снега...
Зачем читать о голоде у Брэгга?
Он столько лет уже меня гнетет.
На свете есть такая тишина,
когда весь мир вмещается в сознанье,
становится тобою мирозданье,
и ты в нем растворяешься сполна.
И вот тогда, издав счастливый вздох,
на время распростившийся с юдолью,
ты обретаешь истинную волю.
Чем ближе к небу, тем нам ближе Бог.
В горах
То ли рай здесь, то ли ад,
мысли бродят наугад
и срываются, как будто камни с кручи.
Не могу никак понять:
то ли жить, то ль помирать,
то ли солнце мне по нраву, то ли тучи.
Щурю глаз и хмурю бровь:
это злость или любовь —
напрягаясь, что есть сил, стремиться к цели,
проливая кровь и пот,
достигать своих высот
и держаться там, над бездной, на пределе?
Отдышусь и вновь пойду,
эту горную гряду
и другие вслед за нею одолею.
Потому что никогда
не давалось без труда
то, что жизнью называется моею.
Бивак
Я пошел за жизнью новой
через горы и леса,
хоть меня остаться звали
снова чьи-то голоса.
Не пойму я в них ни слова,
мне понятней эти дали.
И, взойдя на перевалы,
на которых не бывал,
я себя первопроходцем
среди осыпей и скал
ощутил, устав немало,
и бивак разбил с охотцей.
Высота — как сущность рая,
одиночество — как милость,
мне дарованная свыше,
на мгновение открылась,
все каноны попирая,
словно вера в нуворише.
Мне давно покоя нету.
Может быть, со дня рожденья
ощутил в себе я тягу
к бесконечному движенью —
до тех пор бродить по свету,
пока в землю я не лягу.
Я искал любовь и волю,
красоту и благородство,
а постиг все тайны мира,
все различия и сходства.
Так мне выпали на долю —
скал порфир, небес порфира.
Памяти Валеры Осташевского
Бытие грозовое
не знает пощады.
Бьет без промаха
молнии жгучий клинок...
Горы, что же вы?
Я не сказал вам «Прощайте!»,
хоть себя сохранить
в сердце вашем не смог.
Пусть сегодня меня
не отыщешь на скалах —
в бесконечную ночь
я отброшен грозой.
Но идущим вослед
по крутым перевалам
я дарю, как дыханье,
холодный озон.
Я прожил только миг,
миг — но пламени полный.
Не ищите меня —
я нe тлен и не прах.
Мое сердце живет
среди тысячи молний
в ослепленных грозою
гремящих горах.
Мезмай
Какой же мне в этом резон —
уйти от пустых страстей
всего на один сезон —
на десять осенних дней?
Остаться бы тут навек, —
тем более, короток он, —
по тропам шагать наверх —
на тот и на этот склон,
карабкаться на скалу,
смотреть на ущелье Гуам,
на туч голубую мглу,
стекающую по горам.
Так жизнь протечет моя,
как будто река Курджипс.
Раз есть такие края,
зачем мне иная жизнь?
Я мерз под ледяным дождем
Я мерз под ледяным дождем
на леднике Башиль.
Под солнца бешеным огнем
глотал Наура пыль.
Твердил: «Я больше не могу»...
Но из последних сил
по пояс в солнечном снегу
все выше уходил.
Под грохот мчащихся лавин
и дробный стук камней
понятней странный зов вершин
и жизнь куда ценней.
Не потому ль, перевалив
заснеженный хребет,
я рвался в уличный прилив
и в моря теплый свет.
Но на левкойных берегах
под тихий плеск волны
мне вспоминалось о снегах
в кайме голубизны.
Но понимал я — все прошло...
Гремела цепь забот,
и дни летели тяжело,
как якоря за борт.
Приют
Гремит метель железными листами.
Как неуютен брошенный приют.
Мы голодны, замерзли и устали,
а небеса — им что?! — на нас плюют.
Им безразличны эти человечки,
их временные хлипкие дома.
И в судорогах бьется пламя свечки —
дрожи, огонь, пришла уже зима.
Высокогорье властвует по праву.
Дверь приоткрой и в щелку загляни:
попрятались под липким снегом травы...
или погибли попросту они.
Огонь и пища — вот спасенье наше.
Сжимает спички стылая ладонь:
и варится божественная каша,
и щелкает поленьями огонь.
И кажется — нет выше наслажденья.
Но гаснет свет березовой коры.
Нам надо жить, а жизнь — всегда движенье,
хотя бы так — лавиною с горы.
Отгорели костры
Отгорели костры,
отзвучали походные песни.
Ты уходишь в безвестные годы
печально и тихо стареть.
И на тесной земле, к сожаленью,
не будет нам тесно,
чтобы, глядя друг другу в глаза,
молчаливые песни пропеть.
В темно-синей ночи
снежным светом луна отсияла,
следом звезды бегут
на незанятый ею простор.
Было много всего,
но, увы, до безумия мало
и до жалости кратко, увы.
Так о чем разговор?
Велостих
Пронзительны осенние цвета,
Уходит в даль пустынная дорога,
И города привычную тревогу,
Небес льняных врачует пустота...
По времени реке плыву я вспять,
С восторгом детским вновь кручу педали,
Мир бесконечен, но доступны дали,
Я снова молод и могу летать...
И наплевать, что осень на дворе,
Что первый снег уже не за горами,
И по утрам цветы в оконной раме,
Рисуют дед-морозы в ноябре...
Ведь если по дороге не усну,
То непременно догоню весну...
Как далёкие горы
Как далёкие горы, облака в вышине
Над пустынным простором
Привиделись мне.
Памяти Садкова
Гора за горою идут к горизонту,
И в небо глядятся седые вершины,
О чём-то далёком беседуют горы,
Сжимая в холодных объятьях долины.
Ушёл ты к вершинам, чтоб встретиться с небом,
Но дрогнуло небо и брызнули скалы,
И снежный дракон обратил землю в небыль,
Остался навеки ты вместе с горами.
Но с нами ты рядом,
На горном маршруте,
Спасибо за помощь
В ненастья минуты!
Итог нашей жизни — не тлен и не прах,
Ты там, и я встречусь с тобою в горах!
Поздний вечер в горах
Поздний вечер в горах,
Дна долины не видно,
Всё внизу в облаках.
Посвящение чайникам
И что ж мы водку пьем не в городах,
А здесь, когда с похмелья слабнут ноги,
Идём вперёд, сжимая в попе страх
По не асфальтовой, крутой дороге.
Но мы ж орлы, идём как ураган,
И лишь в кустах Васёк врагов пугает,
Да, я, признаться тоже сильно пьян,
Ведь экстремалов трезвых не бывает.
А вот озёра — да уж, не Байкал
И водопад — совсем ни Ниагара
Эх, где тот умник, что сюда послал —
Поймал и задушил бы перегаром.
Ну вот, пришли. Дыханье теснИт грудь.
Скорей, скорей припасть к родимой водке.
А прежде чем пойдём в обратный путь.
Отправим в озеро от трапезы ошмётки.
Стараньем нашим в дивной сказке гор
Всё меньше водопадов и озёр...
Приход осени
У осени шаги едва слышны,
Но каждый день деревья чуть желтее,
Дождь холодней и небо тяжелее,
Длиннее ночи и прозрачней сны.
Но будут дни — усталый листопад
Укроет землю звонким покрывалом,
Раскрасит осень золотым и алым
Леса и горы в праздничный наряд.
И в эти дни — дни шороха листвы
И ожиданья зимней непогоды,
В заветный час предчувствия восхода,
Дорогу в небо открываем мы.
И слыша тихий зов иных миров
Уходим в морок долгих зимних снов...
Небо рухнуло в степь туманом
Разбивая на капли дождь
Небо рухнуло в степь туманом
И бежит по сырым бурьянам
Предрассветного ветра дрожь.
Наступает тревожный час —
Выбор дан между тьмой и светом
Ошибёмся — и воды Леты
Понесут в бесконечность нас.
И в момент исполненья снов
Перепутав с туманом небо
Мы уйдём по дороге в небыль
За границы иных миров.
Оставляя земле рассвет
И огни на своих курганах,
Тем, кто ищет пути в тумане
Маяком их неясный свет...
Осеннее небо
Осенью небо низко...
Нет, осенью небо близко!
В него хорошо улетать,
Ушедших друзей встречая,
За кружкою звёздного чая
Грустить, вспоминать и мечтать...
Мечтать о непрожитых днях,
Грустить о несотканных песнях,
Дорогах, непройденных вместе,
Костров незажжённых огнях.
Гулять по небесным садам,
Где светом пронизан воздух...
Пушистые, мягкие звёзды
С ветвей улыбаются нам.
Здесь выскочит под ноги пёс,
Когда-то забытый в детстве, -
От грусти вернейшее средство
Его любознательный нос.
И радостный свет в глазах,
Улыбка забытая друга,
Ведь дней пролетающих вьюга
Стихает в иных садах...
Для нас же проходят дни
И время покинуть Ирий.
В полёте устав, вниз вернутся одни
И вспыхнут звездой другие...
