Стихи донских туристов

Сохранить в формате fb2 | Содержание

Юрий Дмитриевич Кудрявцев

Кишкет. Зима

Знаешь, Саня,
жизнь прошла —
утром встанешь,
ни шиша:
нет ни хлеба,
ни картошки,
где бы, где бы
взять хоть крошку,
хоть сухарь заплесневелый? ...
Шаришь, шаришь —
все поели.
Знаешь, Саня, —
жизнь собачья.
Утром встанешь
мыши скачут:
по столам,
по одеялу —
на полу им места мало!
Ну скажи ты мне — откуда
здесь, в Кишкете
это чудо,
твари эти?
Помнишь, Саня,
было дело —
утром встанешь в кухню смело,
там колбасы и сосиски,
помидоры и котлеты,
там мослов навалом в миске –
хочешь то, а хочешь это
выбираешь.
Помнишь, Саня,
дело было...
Как Оксана нас дразнила
красотой и смехом звонким.
Где ты, милая девчонка,
где ты, милая Оксана?
Никогда не перестанем
вспоминать с тобой то время...
Помнишь, Саня,
как в томленьи
ждешь свиданья,
и в волненьи
мысли бродят непрестанно,
но приходит миг желанный,
дева входит
с чудным станом,
с взглядом ласковым и томным,
словно море, небо словно...
И в горячем нетерпеньи
платье
ты с нее срываешь,
и в безжалостных объятьях
все на свете забываешь.
Вупоеньи мчится время...
А потом, опустошенный,
отрешенный,
растворенный в нежном счастье,
в тихой ласке,
затихаешь,
чтобы снова
бурной страстью
загореться —
и не знаешь
ты конца приливам нежным
этой радости безбрежной,
этой жизни безмятежной.
А сейчас, ты знаешь, Саня,
угрюм встанешь,
завтрак сваришь,
и работа, и работа..
И конца не видно что-то.
Знаешь, Саня;
надоело:
утром встанешь —
и за дело.
Надо, надо постараться,
надо, надо торопиться,
диссертацией проклятой
перед светом похвалиться,
а зачем — и сам не знаешь,
и кропаешь, и кропаешь,
только ночью в сновиденьях
ту девчонку вспоминаешь...
Бледной тенью в подсознанье,
есть еще в душе желанья,
шевелится еще что-то...
Нет, не все у нас убила
распроклятая работа
Знаешь, Саня,
утром встанешь —
все на свете проклинаешь,
знаешь — где-то жизнь иная,
жизнь совсем не та, что наша,
и обетов где не зная,
люди пьют из полной чаши.
Знаешь, Саня,
утром встанешь,
только в стенку
взгляд упрется —
полуголая шатенка
над тобой с нее смеётся.
Знаешь, Саня,
как тоскливо
тогда станет.
Ничего, перезимуем,
перемелем,
перебьемся
в заточении унылом,
и когда-нибудь вернемся
мы к друзьям и девам милым!

Ветераны

Исчезли в городах давно руины,
войны прошедшей грозной тени,
а на полях исчезла паутина траншей,
окопов, рвов и заграждений.

Давно поднялись рощи и сады
там, где когда-то все в огне пылало,
и лагерей кровавые следы,
и боль утрат в себя земля впитала.

Все заросло, все залечило время,
и вроде не было совсем войны когда-то,
но только до сих пор все тянут бремя войны —
войну прошедшие солдаты.

Но только годы им уже не скроют
отметин от рубцов и шрамов рваных,
но только ноют, временами, ноют,
ноют зарубцевавшиеся раны.

Но только он один об этом знает, —
как словно по стеклу —
железом,
когда он утром каждым одевает — протезы.

Но только до сих пор перед глазами
в последний раз увиденное небо,
а после — темнота, годами,
в заботах о куске насущном хлеба.

Не требуют ни славы, ни участья,
ни орденов, ни громких восхвалений –
для ветеранов нет превыше счастья, чем мир
грядущих поколений!

За этот мир
ложились под снаряды,
и за него так дорого платили,
для ветеранов большего не надо, —
чтобы в согласьи люди в мире жили,
свободной чтоб была земля родная,
чтоб тихие туманы на рассвете,
чтоб пар полей и чтобы песни мая,
и чтоб не знали горя наши дети.

В.А. Смирнову

Юнцом зеленым с восхищеньем,
глядя на горные вершины,
мечтал о гордых восхожденьях
в уютной зелени долины.
Но он сказал:
«Пора настала!»
и показал
пути начало.
Мы шли дорогой
каменистой
и как ногой
мне становиться,
и как за выступ лучше браться,
он говорил, чтоб не сорваться
и к цели чтоб быстрей добраться.
За шагом шаг, и с каждым шагом
все тверже поступь становилась,
уменья набирал, отваги
и мышцы наливались силой.
Я шел за ним наверх по склону,
мы споро шли — без остановки.
Но вот, — обидой как-то тронут,
я отцепил его веревку.
Потом я шел уже с другими
и сам искал свою дорогу,
и жил идеями своими,
но только, все равно, немного
мне жаль, — не все залечит время, —
я свой порыв не соизмерил –
всегда в долгу мы перед теми,
кто первый как-то в нас, поверил!
А про себя, я точно знаю,
веду я вечный спор в двух лицах –
с ним каждый шаг соизмеряю, чтоб утвердиться...

Кишкет. Метель

Дул бы ветер, но не выл.
Вот тогда бы вот
Ни за чтоб я не простыл,
То есть, наоборот,
Выл бы ветер, но не дул,
Вот тогда бы да,
Я спокойно бы заснул
(Снова не туда).
Дул бы лучше, но не выл
Он с такою силой -
Замороченный, забыл,
Чтобы тогда было.
Только гак не может быть
Просто никогда -
Чтобы дуть и чтоб не выть,
То-то и беда!
Выл проклятый, он и дул,
Черт его дери!
И с тоскою я тянул
Охнари...

Мы шли упрямо

Валерию Шматкову
Мы шли упрямо к заветной цели,
но скалы ночью обледенели,
проклятый ветер намел карнизы и
 нам команда: «Спускаться!» снизу.
Мы шли упрямо к заветной цели,
мы прюдирались назло метелям.
Мы шли упрямо, осталось маю –
стена последняя осталась,
но голос строгий хрипит из рации:
«Всем! возвращаться, всем возвращаться!».
А цель вот — рядом, вершина видна,
и возвращаться до слез обидно.
Мы просим день, чтоб дело вышло,
но нас не слышат, нас не слышат!
Сказал отчаянный Серега:
«Послушай, шеф, ведь здесь немного,
совсем немного, смотри как близко,
давай мы сходим, черт с ней, с запиской!
Ведь нас не слышат, и мы могли бы.
Пошли, победу загребли бы!»
Но просипел наш шеф угрюмый;
«Эх, друг Серега, ты подумай, встань выше своего тщеславья –
и понимаешь ты, что прав я.
Я знаю, можете переть
вы все в любую круговерть.
 Рискнули б мы –
сам черт нам брат,
но просят снизу идти назад.
 Случилось что-то в эту ночь, кому-то мы должны помочь.
Цель близка, только все равно
дойти теперь нам не дано.
Не унывайте, дорогие, —
мы не дошли —
дойдут другие!
Не нам сегодня быть в героях,
но главное, что мы откроем тем,
что достигли, путь к вершине.
Теперь собралися и двинем».

Странные люди

Люди и горы — спор бесконечный, жестокий,
суровый, в котором беспечность дорого стоит.

В горах, где в сини голубой живут улары,
беда случилася с тобою в кулуаре.

Всего один неверный шаг, одно мгновенье,
лишь только шаг один не так — и вот — паденье.

И страшная спустилась ночь в бреду тревожном,
и отказалися помочь, те, кому должно...

И уж казалось бесполезным сопротивленье,
а смерть нависла над тобою черной тенью.

Но отдали друзья тебе все силы,
и смерть в безжалостной борьбе той отступила.

А в сбросах льда крутыхк тебе добрались люди.
Грузин отважных и простых ты не забудешь!

И снова в сини голубой издалека
клубятся над тобою облака.

И снова ты пойдешь дорогой сложной,
но только станешь чуть немного осторожней.

Пускай твердят тебе кругом: «Зачем все это?» —
Мы знаем — ждет Караугом в тумане где-то!

Странные люди — что им не сидится?
Всегда они будут куда-то стремиться.
Зачем, — непонятно, — где трудно и сложно,
где белые пятна, и невозможно их разуверить.

Нине Овсянниковой

Ты такая хрупкая, нежная –
что тебе горы эти
эти вершины снежные, —
игра со смертью.

Тебе б на курорты модные,
чтоб южное солнце ласкало, —
ты выбрала ночи холодные
на ледяных скалах,

Ты выбрала труд непомерный
в борьбе с природой суровой,
и только товарищ верный –
тебе опорой.

Мужчины и те на пределе
идут, здесь слабый не сможет,
пройдут только сильный и смелый –
и ты тоже!

Ты такая хрупкая, нежная
и рисковать не стоит,
но только душа мятежная
не ищет покоя.

Расставание с Безингийской стеной

Посеребрило горы
дыханием зимы,
а это значит – скоро
должны спуститься мы,
должны с тобой проститься
мы, гордая стена, и будешь ты нам сниться
в тревожных снах…
Непройденные скалы
и незабитый крюк,
свинцовая усталость
закоченевших рук,
что пережить досталось
на гребне том,
где, как в аду, смешалось
все кругом.
Упорно защищалась
гора – и нечем крыть,
и лишь одно осталось
нам отступить…
Не унывай дружище,
и в следующий раз
пусть хоть один из тыщи
мы не упустим шанс, —
когда к тебе вернемся,
свирепый исполин,
и опять схлестнемся
один мы на один…

На перевале

Посвящается курсантам Сухумского противодесантного училища, которые в сентябре 1942 года в числе первых встретили врага на перевалах Главного Кавказского хребта в районах Марухи и Наура.

В прозрачной дымке, на закате
Ущелье подо мной открылось.
(За каждым камнем там когда-то
Смерть таилась).

Бегут ручьи в прозрачной дали
По склонам вышитым лугами.
(Когда-то те луга топтали
Коваными сапогами).

Покой торжественный в нас будит
Восторги – красотой долины.
(Кргда-то там стонали люди
И выли мины).

Туман клубится белой ватой
За пиком гордым и седым.
(Клубился взрывами когда-то
Там черный дым).

Вот, отливая синевою,
Ледник течет в распадке гор.
(Боец лежит готовый к бою
В нем до сих пор).

Когда-то здесь парнишка юный,
Походом долгим утомленный,
Задумчиво перебирал, — не струны, —
Патроны.

Когда засыпанный пургою
На этом мрачном гребне
Ждал первый в жизни своей бой
И бой — последний.

Мы помним о солдатах давних,
Что были здесь когда-то.
О парнях, что остались в камнях,
Исполнив долг солдата.

Мы все, парнишка юный, помним –
И мужиство, и волю,
И так же, как и ты, исполним,
Что будет нам на долю.

Размышления на вершине

Там где-то страсти кипят,
идут бесконечные споры,
и молчаливо стоят
над всем этим горы.
Проходит за веком век,
сменяются поколенья,
но жизнь твоя, человек,
для них – мгновенье.
Что ревность твоя и любовь,
страсти твои и стремленья,
в битвах жестоких пролитая кровь –
все –
мгновенье.
Мудрость седых вершин –
вечность в тебе,
и все же
нежная зелень долин
мне дороже.
Мне ближе простые, беспечные
радости и желания,
чем это вечное созерцание.
Бурная жизнь человечья…
Холодная
вечная
вечность…

Товарищу по связке

Вячеславу Сойеру

Я знаю,
если вдруг на ледяной стене
я сделаю неверное движенье,
Ты в пропасть мрачную не дашь свалиться мне –
рискуя сам, затормозишь скольженье.
Я знаю,
если вдруг метели круговерть
застигнет нас вдали от дома,
ты мерзнуть будешь и лишения терпеть,
но спальник свой отдашь другому.
Я знаю,
если вдруг ко мне придет беда,
с бедой своей один я не останусь –
за дверью у тебя найду приют всегда
и залечу там ноющую рану.
Я знаю,
если вдруг нам в суматохе дней,
в упряжке общей станет туго,
ты выберешь себе работу потрудней,
чтоб облегчить заботы друга.
Я знаю,
если вдруг ты позовешь меня,
без всяких лишних слов ты просто скажешь:
«Надо» –
хоть поздней ночью, хоть в разгаре дня
я буду
рядом.

Туман

В плену у белой пелены
сидим в своих палатках,
бездействием утомлены,
и ждем – должно ж когда-то
туман проклятый разогнать,
освободить простор,
тогда смогли бы мы прорвать
кольцо суровых гор.

Идти нельзя – на снежном склоне
свирепый исполин
скопил заряд тысячетонный
стремительных лавин,
а мы букашки перед ним –
здесь он над всеми правит –
он пальцем шевельнет одним
и нас сомнет, раздавит.

Во мраке белой пелены
совсем исчезли тени –
ни звезд, ни солнца, ни луны,
и нет движенья, —
где верх? Где низ? Что здесь? Что там? –
Все скрыла пелена,
и только сниться стала нам
прозрачная страна.

В плену у белой пелены
сидим, как в клетке птица,
и ждать погды мы должны,
должны мы подчиниться,
в плену у белой пелены
надежду не теряем,
в бреду голодном видим сны
и сухари считаем.

В плену у белой пелены
из белого тумана,
в объятьях белой целины
все призрачно и странно,
у белой пелены в плену
мучительно решать
дилемму ту же все одну –
идти нам или ждать?
В плену у белой пелены…

Хороший парень он, однако...

Хороший парень он, однако,
он парень — хоть куда,
но за тебя не лезет в драку
так просто ни-ко-гда
(зачем?)
Он скромно будет в стороне
за дракой наблюдать,
так в стороне оно верней,
не про-га-дать
(и слыть хорошим всем…)
Нет, разбирать не станет он,
прав ты или не прав,
есть у него другой закон,
и есть и-ной ус-тав
(Иуды)
Он просто подождет немного,
так, словно и не знал,
ну, а потом подставит
ногу тому, кто проиграл —
(тот знать не будет)

(не водит дел напрасно)
Хороший парень он, однако,
приятней, чем иной,
но если уж случится драка, —
не встань к нему спиной —
(опасно!)

В.А. Смирнову в день юбилея

Диалог

Был долог и нелегок путь
Среди высоких гор,
Когда ж присели отдохнуть,
Вдруг разгорелся спор.
Один сказал: «Неплохо шли,
Не зря промчались годы,
Мы много ценного нашли
Среди пустой породы!»
Второй угрюмо возразил:
«Не сделал, что хотел,
Порою не хватало сил
И много не успел!»
А первый снова: «Что с того,
Бывает так всегда —
Не переделаешь всего,
Что хочешь никогда!
И даже больше — если вдруг
Успел все завершить,
То это значит — кончен круг
И можно уходить!»
«Я не о том, — бубнит второй, —
К чему лукавить нам,
Мы много сделали с тобой
Не то, не так, не там!
Сам оглянись и посуди,
Что удалюсь, что нет
И что осталось позади
С Мечтами юных лет!»
«Ну, скажешь, юные мечты, —
Туг первый возразил, —
На самом деле помнишь ты,
Чем раньше дорожил?»
Второй: «Вот то-то и оно –
В текучке, в суете,
Красивые давным — давно
Забыл порывы те!
А мог, — вполне хватило б сил, —
Зайти, куда хотел,
Когда бы вот не отложил
Мечту в текучке дел.
А мог, — когда бы продолжал
Лезть на вершину в лоб.
А мог, — когда бы не искал
Десятки новых троп.
Ты покорил немало гор,
Ты знаменит давно,
Силен ты, что за разговор.
Немногим так дано!
Но счет к себе совсем иной
Сам предъявляю я –
Пока сверкает целиной
Та самая — моя!»
«Есть, знаешь, истина одна,
В нее я верю свято:
Вершина новая видна
С уже вершины взятой.
И наш еще не кончен счет,
И нам пора идти.
Я не дойду — другой дойдет
По моему пути!
Ты оглянись — и там, и тут
В тумане голоса,
По тропам тем уже идут.
Когда же я не сам
На гору эту поднимусь,
То есть резон иной —
Поднимутся другие пусть,
Те, что идут за мной!»
«Скажи, а вдруг опередят,
Нарушив четкий строй?»
Ответил первый: «Буду рад!»,
Но промолчал второй.
«А если на твою вершину
И не твоей тропой?»
«Ну, что ж, я им веревку кину!»,
Но промолчал второй.
«А если кто-то занемог
И выбился из сил?»
«Я помогал им всем, чем мог».
«А всем?» — другой спросил.
«Я вот еще хотел о чем...»
«Нет, хватит, за работу!»
Остался каждый при своем
И прав был каждый в чем-то.
В горах случился диалог
С самим собою странный.
Но только подводить итог
Еще, пожалуй, рано!
«Ну, хорошо, а кто судья
Над нами всеми?»
«Себе, — ответил первый, — я!»
Второй ответил: «Время!»
Вот так вот, вечно обреченный
Нести сомнений крест, —
его несёт ученый!